Знаешь, это случилось пару минут назад. Ровно половина планеты была окутана тьмою, что не разгонялась ни рахиточным тельцем месяца, ни даже круглыми боками Луны, а другая - купалась в лучах солнца, бурля жизнью. Небеса не озарялись предзнаменованиями, провидцам не снились вещие сны, каменные тверди по всей земле не разверзлись. Но все же это случилось. И случилось так, что ни деловито снующее население, ни мирно посапывающее ничего не заметили.
Эй, да ты тоже ничего не заметил! Оглянись же!
Все начиналось неспешно. То там, то здесь раздавалось поскуливание. Пес за псом настороженно поднимали морды, глядя в пустоту, и вновь утыкались носом в лапы, зажмуривали глаза. Они поднимались, обходили свои владения, будь то комната, двор или мусорный бак. Безучастно задевали лапой любимую игрушку. Толкали пастью родные руки, если они были, роняя в них слезы. И роняли соленые горошины еще крупнее, если таких рук не знали.
А потом, чихнув мокрым носом, черная дворняга подняла хвост и пошла. Мимо открытого подвала, мимо грохочущих на проезжей части машин, мимо важно сидящего подле хозяина пуделя. Тот вскинул голову и, припав для начала на передние лапы, начал свой путь вслед за чернухой. Хозяин читал газету. В нескольких сотнях километров от них, доев свой обед, грузно затрусил кавказец, гремя оборванной цепью, пока его человек боролся за жизнь куста помидоров. Где-то на севере Канады бернский зенненхунд толкнул носом свою маленькую хозяйку, лизнул ее в веснушчатую щеку и, медленно ступая, оставил ее в коляске. Не оглядываясь, он все ускорял шаг, а со всех сторон к нему стягивались собаки. Маленькая девочка тянулась к мороженому. А если глянуть на пару тысяч километров южнее, то увидим: из трехкомнатной квартиры целенаправленно выбежал дрожащий той-терьер, пока хозяйка принимала душ. Тявкая и скуля, он оповещал братьев и сестер со всей Земли, что время пришло. Его маленькие легкие едва справлялись с визгом и бегом. Поймав сообщение, каждый пес передавал его дальше и бежал. Бежал вслед усиливающемуся вою, вслед своему племени.
Улицы, дворы, объездные - все захлестнуло это море. Реки, плотины, заброшенные стройки - ничто не останавливало его. Сжимая в пастях щенков, подталкивая носами больных и слабых, таща на спинах старых собак, псы уходили.
Знаешь, с каждым новым голосом в этой какофонии мое сердце разрывалось все сильнее. Воздух пронизывался лаем настолько, что казалось, будто больше нечем дышать. Хотелось завопить, не слыша себя в этом вое, стать преградой, которую бы они смели даже не взглянув, хотя бы кончиками пальцев дотронуться до теплого бока в последний раз.
В последний раз взглянуть в бесконечно понимающие собачьи глаза.
Но они ушли. Разрывая свои верные сердца в клочья, проглатывая вместе со вздохом для нового скулежа мысли о людских руках на своей душе.
Они ушли. Пока мы сидели в кино, влюблялись, готовили обед, рожали, трахались, убивали, ныли в подушку или пили. Они ушли, убивая себя и ненавидя себя. Они ушли. Ведь в наших душах уже не осталось места для следа собачьей лапы.
Эй, да ты тоже ничего не заметил! Оглянись же!
Все начиналось неспешно. То там, то здесь раздавалось поскуливание. Пес за псом настороженно поднимали морды, глядя в пустоту, и вновь утыкались носом в лапы, зажмуривали глаза. Они поднимались, обходили свои владения, будь то комната, двор или мусорный бак. Безучастно задевали лапой любимую игрушку. Толкали пастью родные руки, если они были, роняя в них слезы. И роняли соленые горошины еще крупнее, если таких рук не знали.
А потом, чихнув мокрым носом, черная дворняга подняла хвост и пошла. Мимо открытого подвала, мимо грохочущих на проезжей части машин, мимо важно сидящего подле хозяина пуделя. Тот вскинул голову и, припав для начала на передние лапы, начал свой путь вслед за чернухой. Хозяин читал газету. В нескольких сотнях километров от них, доев свой обед, грузно затрусил кавказец, гремя оборванной цепью, пока его человек боролся за жизнь куста помидоров. Где-то на севере Канады бернский зенненхунд толкнул носом свою маленькую хозяйку, лизнул ее в веснушчатую щеку и, медленно ступая, оставил ее в коляске. Не оглядываясь, он все ускорял шаг, а со всех сторон к нему стягивались собаки. Маленькая девочка тянулась к мороженому. А если глянуть на пару тысяч километров южнее, то увидим: из трехкомнатной квартиры целенаправленно выбежал дрожащий той-терьер, пока хозяйка принимала душ. Тявкая и скуля, он оповещал братьев и сестер со всей Земли, что время пришло. Его маленькие легкие едва справлялись с визгом и бегом. Поймав сообщение, каждый пес передавал его дальше и бежал. Бежал вслед усиливающемуся вою, вслед своему племени.
Улицы, дворы, объездные - все захлестнуло это море. Реки, плотины, заброшенные стройки - ничто не останавливало его. Сжимая в пастях щенков, подталкивая носами больных и слабых, таща на спинах старых собак, псы уходили.
Знаешь, с каждым новым голосом в этой какофонии мое сердце разрывалось все сильнее. Воздух пронизывался лаем настолько, что казалось, будто больше нечем дышать. Хотелось завопить, не слыша себя в этом вое, стать преградой, которую бы они смели даже не взглянув, хотя бы кончиками пальцев дотронуться до теплого бока в последний раз.
В последний раз взглянуть в бесконечно понимающие собачьи глаза.
Но они ушли. Разрывая свои верные сердца в клочья, проглатывая вместе со вздохом для нового скулежа мысли о людских руках на своей душе.
Они ушли. Пока мы сидели в кино, влюблялись, готовили обед, рожали, трахались, убивали, ныли в подушку или пили. Они ушли, убивая себя и ненавидя себя. Они ушли. Ведь в наших душах уже не осталось места для следа собачьей лапы.