Тебе 9 лет. В доме очередное застолье. Не то чтобы они бывали постоянно, раз пять в год да случается. В таких мероприятиях на маленькой кухне старого дома никогда не было духа единения семьи, нет. Этот раз не может стать исключением.
Как и всегда перед дедом будет стоять его личная рюмка, из которой он пьет только домашний самогон. А у тебя в тарелке будут совершенно привычные картофельное пюре и крабовый салат. Ты их терпеливо будешь жевать тоста до шестого у взрослых. Ты ждешь.
После него расслабившийся дед начнет говорить.
О море. О северном диком море, чьи воды не гладят борт корабля, они пытаются пробить, разъесть их, искорежить. Оглушить безумным ревом экипаж и сожрать каждого матроса белыми клыками пены. С каждой волной, разбивающейся об обшивку судна, из сознания одно за другим стираются воспоминания о земле. О том, что где-то еще есть и суша.
Северное море не терпит малодушных. Дед задумчиво трет наколку с кораблем: северное море не отпустит и спустя пятьдесят лет.
Посмеявшись с крестной, дед выпивает еще. Вспоминает какой-то владивостокский порт, близкий к Корее, огромный и серый. Говорит о местных собаках. Вернее о собачатине. Не каждый из его сослуживцев решился попробовать. Но уж деду можно верить, что это мясо вкусное. Да и особо не отличается от говядины.
От этого рассказа тебе бы следовало передернуть плечами и отложить подальше кусок колбасы, но ты машинально кусаешь. И ждешь.
Ждешь, пока, хромая, дед дойдет до своей комнаты, где ссыпан его табак.
Это лишь много позже, когда легкие совсем станут ни к черту, он перейдет на простую "Приму".
А пока ты ждешь, когда он сделает самокрутку из заранее нарезанных газет, скурит ее до основания и усядется обратно в свой огромный, подобный трону, стул, выставив из-под стола несгибающуюся ногу.
Он смеется и говорит о медведе с обезьяной. Нет, не так. О медведе и обезьяне, что ходили в море на его корабле. Невероятно теплая картина посиделок в трюме, где медведь растягивал меха гармони, а мартышка скакала вокруг с тарелками. Матросы хохотали, менялись между собой конфетами и папиросами.
А потом медведь разорвал обезьяну. На несколько частей, вымазав морду в крови своей товарки.
У этой истории необычной дружбы не случилось доброго финала. Останки макаки проглотило море. Скорее всего туда же отправился пристреленный медведь, хотя дед, не говорит этого. Он резко проводит высыхающей рукой по седой голове и смеется, как и всегда, когда рассказывает устрашающие вещи. Подмигивает застывшей тебе.
Выпив еще одну рюмку, дед вновь курит и уходит к себе. Больше в этот вечер рассказов не будет.
Ты никогда не была помощницей матери или "папиной дочкой". Но сейчас, чувствуя под пальцами, набитый под сердцем якорь, ты понимаешь, что он случился не только от любви.
Северное море, впитанное кровью деда, передалось через поколение, сделав тебя "дедушкиной внучкой".
Как и всегда перед дедом будет стоять его личная рюмка, из которой он пьет только домашний самогон. А у тебя в тарелке будут совершенно привычные картофельное пюре и крабовый салат. Ты их терпеливо будешь жевать тоста до шестого у взрослых. Ты ждешь.
После него расслабившийся дед начнет говорить.
О море. О северном диком море, чьи воды не гладят борт корабля, они пытаются пробить, разъесть их, искорежить. Оглушить безумным ревом экипаж и сожрать каждого матроса белыми клыками пены. С каждой волной, разбивающейся об обшивку судна, из сознания одно за другим стираются воспоминания о земле. О том, что где-то еще есть и суша.
Северное море не терпит малодушных. Дед задумчиво трет наколку с кораблем: северное море не отпустит и спустя пятьдесят лет.
Посмеявшись с крестной, дед выпивает еще. Вспоминает какой-то владивостокский порт, близкий к Корее, огромный и серый. Говорит о местных собаках. Вернее о собачатине. Не каждый из его сослуживцев решился попробовать. Но уж деду можно верить, что это мясо вкусное. Да и особо не отличается от говядины.
От этого рассказа тебе бы следовало передернуть плечами и отложить подальше кусок колбасы, но ты машинально кусаешь. И ждешь.
Ждешь, пока, хромая, дед дойдет до своей комнаты, где ссыпан его табак.
Это лишь много позже, когда легкие совсем станут ни к черту, он перейдет на простую "Приму".
А пока ты ждешь, когда он сделает самокрутку из заранее нарезанных газет, скурит ее до основания и усядется обратно в свой огромный, подобный трону, стул, выставив из-под стола несгибающуюся ногу.
Он смеется и говорит о медведе с обезьяной. Нет, не так. О медведе и обезьяне, что ходили в море на его корабле. Невероятно теплая картина посиделок в трюме, где медведь растягивал меха гармони, а мартышка скакала вокруг с тарелками. Матросы хохотали, менялись между собой конфетами и папиросами.
А потом медведь разорвал обезьяну. На несколько частей, вымазав морду в крови своей товарки.
У этой истории необычной дружбы не случилось доброго финала. Останки макаки проглотило море. Скорее всего туда же отправился пристреленный медведь, хотя дед, не говорит этого. Он резко проводит высыхающей рукой по седой голове и смеется, как и всегда, когда рассказывает устрашающие вещи. Подмигивает застывшей тебе.
Выпив еще одну рюмку, дед вновь курит и уходит к себе. Больше в этот вечер рассказов не будет.
Ты никогда не была помощницей матери или "папиной дочкой". Но сейчас, чувствуя под пальцами, набитый под сердцем якорь, ты понимаешь, что он случился не только от любви.
Северное море, впитанное кровью деда, передалось через поколение, сделав тебя "дедушкиной внучкой".